i af0d3b7246f951a5 - Страница 75

К оглавлению

Вацлав задумчиво разглядывал вино на свет. Судя по всему, оно ему чем-то не понравилось, и он поставил стакан на стол.

— Сделки такого рода обычно подписывают кровью. Правда, обычно, чужой.

Володимир вздохнул.

— Боюсь, что ты прав.

Вацлав вдруг встал и подошел к воспреемнику.

— Ну и как оно, жить семьсот лет?

— Почти восемьсот. Я устал, Вацлав. Но... Я буду тянуть это сколько смогу. Я боюсь умереть.

Вацлав придвинул стул и сел.

— Тебе не понять. Ты молод. А я... Во время войны я уже был достаточно стар. Мне было под шестьдесят. Не старость, конечно, но и не молодость.

— Тебе было под шестьдесят в начале войны, — проговорил Вацлав. — И ты был одним из тех, кто разрушил старый мир. Кажется, в те годы говорили, нажал на красную кнопку. Так?

— Да. А потом, когда весь мир сошел с ума, и чужие измерения проникли в наше, часть спецов установила границы — о, совершенно произвольно, они почти не совпадали со старыми, а я нашел способ продлить жизнь и обрести душевное здоровье. Вот только который я настоящий?

— Еще поймешь. Какие твои годы? Думается мне, что настоящий Володимир еще не сложился. — Несмотря на ядовитые слова, голос Вацлава звучал скорее печально, чем насмешливо.

Володимир понимающе принял и насмешку и сочувствие.

— Почему ты так решил?

— Не возьмусь утверждать наверное, я не врач, но мне кажется, что у той твоей личности, с которой я сейчас веду беседу, началось раздвоение. Прошлый раз ты отделил от себя боль, этот раз отсечешь страх, если сможешь. Что у тебя останется? Скука и целесообразность?

— Разве это так плохо?

— Это рационально. А жизнь не рациональна по природе. Всегда есть место неожиданности и случаю. А если убрать из жизни эмоции можно, то скуку нельзя. Сколько не загружай себя работой, сколько не строй стен между душой и телом.

— Ты ошибаешься, Вацлав. Всегда останется страх. Страх смерти. Церковники говорят о рае и аде. В твои годы я не верил в эти сказки. А сейчас... Я не то, что верю, я боюсь, что это правда. И после смерти меня ждет не чистилище — ад.

— Вы забываете о промысле божьем, — робко вставил Милан.

— Как о нем забудешь, если с амвона каждый день твердят, что только благодаря ему я и живу. Вам не понять меня. Вы молоды. Какие у вас могут быть грехи? Так, смех один. А сколько грехов можно накопить за восемь столетий? Мне и красную кнопку никогда не искупить...

Володимир позвал слуг и приказал внести свечи.

— Сейчас рано темнеет. Останетесь на ночь?

— Мы лучше пойдем, — улыбнулся Вацлав. — Я должен вернуться как можно скорее. Спасибо за приют.

— Володимир, — несмело проговорил Милан. — Вацлав очень похож на вас, вы назвали его родственником...

— Хочешь спросить, нет ли у меня родственников за границей? — неожиданно усмехнулся воспреемник. — Отвечу сразу — не знаю. Когда-то давно у меня был племянник. Его звали Мечислав. Что с ним сталось во время войны — не знаю.

— Прощайте, Володимир, — твердо проговорил Вацлав, поклонился и направился к выходу. Верхневолынцы торопливо устремились за ним.

Вацлав быстро вышел из резиденции воспреемника и остановился, поджидая своих спутников.

— Все на месте? Идем.

Милан увидел, что Вацлав очень печален. В его глазах отражалась боль. Словно душа Трехречья оставила отпечаток на душе мага.

— Вацлав, вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да, мой мальчик, благодаря тебе. Я слишком похож на Володимира, его душа, вернее будет сказать, его второе я, захотело слиться со мной. Здесь говорят, темные глаза прячут мудрость. А светлые не умеют ее прятать. Они открыты для эмоций, для жизни.

Милан поежился. У него-то глаза карие.

Вацлав заметил реакцию своего секретаря и улыбнулся.

— Мой мальчик, не сравнивай свои глаза с глазами воспреемника. У тебя живые глаза, в них отражаются твои эмоции, твой характер, твоя душа. А воспреемник хранит свою душу отдельно. Но я говорил не об этом. Помнишь того человека, с которым мы буквально столкнулись в резиденции Души? Вспомни его глаза.

У Милана перед глазами немедленно возник согбенный человек не старше сорока с глазами столетнего старца.

— У него черные глаза. Пустые и усталые.

Вацлав кивнул.

— Ты увидел. А ты понял, кто это был?

Милан подумал.

— Тогда я не задумался над этим, а сейчас мне кажется, что это бывшая оболочка души.

Вацлав кивнул.

— Володимир выбирает себе светлоглазых мальчишек. Не знаю, каким колдовством он переселяет в них часть своей души. Ту часть, которая мечется в поисках выхода и страдает, которая чувствует и хочет что-то изменить. Что может мальчишка, пусть даже память его хранит мудрость столетий? Ничего. Эта безнадежность убивает его еще скорее. Причем, заметь, Милан, душу, а не тело. Тело же каким-то образом оказывается связанным с телом воспреемника. Это магия измерений, Милан.

— Но я не видел никаких бликов.

— Я тоже. И я не знаю, какое измерение тут задействовано. Вот, собственно, и все. Поэтому Володимир не сильно постарел. Он сказал, что ему не было шестидесяти, когда все началось. С тех пор он жил за свой счет считанные дни между воплощениями своего второго я. А тело ребенка стареет и лишается сил вдвое быстрее, если не больше, чем вдвое. Ему приходится работать за двоих, да и еще постоянные метания больной души Володимира.

— Но причем здесь вы?